La soirée chez Jean avait de plus projeté un aspect physiologique répugnant sur tout cela. Il était sorti du salon un moment et dans les vestiaires s'était repeigné et lavé les mains. C'est alors que le savon lui avait échappé, était tombé par terre, sous le lavabo, et qu'il s'était baissé pour le ramasser. Le savon gisait sous un tuyau, s'y cachait, semblait-il, c'était un savon rosé et – trouva-t-il brusquement – un savon obscène. Il avait avancé la main pour le ramasser, et il n'avait pas pu. Comme si une bête sournoise et nocturne attendait dans l'ombre le contact de sa main et une brusque horreur le figeait sur place. Il s'était relevé, transpirant, et s'était fixé dans la glace, avec, surgie du fond de son intelligence, une sorte de curiosité détachée qui avait vite rendu sa place à la terreur. Il s'était accroupi à nouveau, après avoir respiré une bonne fois comme un plongeur, et il avait attrapé le savon. Mais il l'avait jeté aussitôt dans la cuvette, comme à la campagne on rejette un reptile endormi qu'on a pris pour un bout de bois et il avait dû se passer de l'eau froide sur le visage, une bonne minute. C'est alors qu'il avait pensé que «c'était autre chose que le foie, la fatigue ou l'époque actuelle». C'est alors qu'il avait admis que «cela» existait vraiment et qu'il était malade.
Вдобавок вечеринка у Жана обнаружила, сколько отвратительной физиологичности было в его переживаниях. Он на минуту вышел из гостиной и отправился в ванную комнату вымыть руки и причесаться. Тут у него выскользнуло из рук мыло и упало на пол, под умывальник; он нагнулся, хотел поднять. Мыло лежало под водопроводной трубой, розовый брусочек как будто прятался там; и вдруг эта розовость показалась ему непристойной, он протянул было руку, чтобы взять его, и не смог. Словно то было маленькое ночное животное, притаившееся во мраке и готовое поползти по его руке. Жиль застыл на месте от ужаса. А когда распрямился, весь в поту, и увидел себя в зеркале, в глубине его сознания вдруг проснулось какое-то отрешенное любопытство, и чувство страха встало на свое место. Он вновь присел на корточки и, глубоко вздохнув, как пловец перед прыжком с трамплина, схватил розовый обмылок. Но тотчас же швырнул его в раковину, как отшвыривают уснувшую змею, которую приняли за сухой сучок; целую минуту после этого он плескал себе в лицо холодной водой. Вот тогда-то и пришла мысль, что виной всему надо считать не печень, не переутомление, не «нынешние времена», а нечто совсем другое. Вот тогда-то он и признал, что «это» в самом деле случилось: он болен.